Это примиряло с необходимостью ждать и снимало нервное напряжение. Да и мстить за неудобства, было некому. Потому как, люди вроде и правда не виноваты. Зачем платить виру за убийство тех, от чьей смерти даже не испытаешь удовлетворения? А физика и время — абстракции, до которых не добраться. Так и успокаивали себя князья, ожидая, пока их вежливо попросят направиться к выходу. Тем более, чтобы их не раздражал вид графов, баронов, да нетитулованных дворян, которых выпускали беспрепятственно, не опаясясь, что те рискнут нарушить закон перед очами гвардии Рюриковичей, высшую знать с комфортом устраивали в бизнес залах. Напитки, угощения, красивые девицы в рубашках с глубокими декольте и до смешного, коротких юбках. Всё, что угодно, лишь бы выдавить из головы ненужные мысли.

Правда, оказавшись на полпути к выходу, князья чувствовали оттенки чужой силы, что по мощи была не меньше их и возмущённо хмурили брови. Мол, почему этим можно тут торчать, а их вынудили ждать? Потом присматривались, узнавали и чаще всего пытались побыстрее миновать пару стоящих около стойки мужчин.

Впрочем, ни у одного это пока не получилось — обычно навстречу князю шагал Ярополк Голицын, одетый в парадный мундир рода и после вежливого приветствия, приглашал переброситься парой слов. В более редких случаях, со своего места срывался Ратибор Оболенский, чьи методы общения были куда менее уважительными. Зато реакция на них, как правило, была похожей — князь со свитой окутывались щитами и тянулись к силе.

Высокие чины, что отвечали за безопасность, были происходящим чрезвычайно недовольны. Но поделать ничего не могли. На пальце каждого из двух князей красовалось по перстню с гербом Рюриковичей. Да не наградные или признающие, что позволяли в случае конфликтной ситуации, выступать в качестве почти полноценного члена рода, который тебя одарил. А повелевающие, с отпечатком силы старого императора и правом отдавать приказы гвардии, чиновникам да слугам.

— Измельчали нынче богатыри. Никто даже не пробует отпор дать. Скучно, — протянул Оболенский, отпивая вина из бокала.

— Так мы здесь и не ради войны, Ратибор. Ты же помнишь? — иронично приподнял брови Голицын.

Тот тяжело вздохнул и влил в себя остатки вина из чаши. Угрюмо глянул на шарахнувшегося в сторону барона, который только сейчас рассмотрел их лица и едва не впечатался в бетонную стену.

— Каков же подлец, — пробормотал князь, снова наполняя свою чашу.

— Почему это он подлец? — с интересом глянул на перепуганного и быстро удаляющегося дворянина, Голицын.

Его соратник по сегодняшнему заданию задумчиво цокнул языком.

— Раз так испугался моего вида, что чуть не проломил стену, значит подлец! Честные люди от кавалергарда бежать не станут, — подбоченился он.

По случаю торжественного визита, Оболенский не только добавил к своим артефактам перстень Рюриковичей, но и сменил мундир. На белую, украшенную многочисленными регалиями, форму лейб-гвардии кавалергардского полка.

Его собеседник позволил себе усмехнуться.

— Знаешь, Ратибор Иванович. Всем ты хорош, но иногда забываешь о подвигах своих ратных да славе воинской, что среди людей ходит.

В него сразу же упёрся возмущённый взгляд Оболенского.

— Никогда не забываю. Всегда помню и готов отпраздновать. Вот кстати, сегодня, день, когда мы брали Копенгаген. Милая, не хотите ли выпить за взятие Копенгагена? На брудершафт.

Проходившая мимо князей служащая аэропорта, густо покраснев, замотала головой и ускорила шаг, а Ярополк Голицын укоризненно посмотрел на чуть раскрасневшегося князя.

— Не смущайте девушек, Ратибор. Кто-то ведь может и согласиться, поддавшись вашему статусу и прилагающейся власти. Подумайте, о чём потом будут говорить?

Тот огладил усы и неожиданно улыбнулся.

— Как о чём? Об очередной победе кавалергардов.

Голицын помолчал, наблюдая за проходящими мимо людьми, среди которых пока не было князей. Глянул на снова отпивающего из бокала Оболенского.

— Лучше скажи, что думаешь о советнике новом? Встречал я его единожды, когда он Чёрного в порту одолел. А сейчас, смотрю доклады и глазам собственным не верую. Абэ разбил, от Долгоруких отговорился, Пусан у манчьжуров отобрал. Откуда столько в нём силы? Что за человек?

Кавалергард протяжно вздохнул.

— Со всем уважением, но не хочу я словами под ковром играть. Хочешь что узнать, сам у него и спрашивай. А я человек простой. Присягу давал, служить обещал, врагов убивать клялся. На том и стою.

Ярополк, который тоже решил пригубить вина, поперхнулся и убрал руку с бокалом подальше. Придирчиво окинув взглядом свой мундир и не обнаружив там пятен, удивлённо воззрился на старого знакомого.

— Ты меня с кем-то из молодёжи перепутал? Или думаешь, что на старости лет мозги ссохлись?

Трёхсотлетний князь усмехнулся.

— Путаю я только вражеские города. Да иногда армии. И коронованных особ. Но последнее редко.

Покрутив в руках бокал, покосился на барьер, что окружал двух князей и добавил к нему ещё один слой защиты. Посмотрел на Голицына.

— Когда Романовы престол забрать хотели, да мятеж учинили, я верен присяге остался. Хотя, не держала она меня силой тогда. Мёртв был тот царь, которому я в верности клялся. Но Оболенские слова не нарушают. Потому пошёл я против тех, с кем раньше бился бок о бок. Убивал их, не щадя и забирал жизни. А что потом было? Помнишь ведь?

На лице Голицына появилось мрачное выражение и он коротко кивнул.

— Наградили тебя. Высшей наградой империи. И отправили охранять границу.

Собеседник цокнул языком и крутанул поднимающийся вверх правый ус.

— Где-то на той границе, моих потомков на полк сейчас наберётся.

Теперь Ярополк усмехнулся.

— А то я не знаю, что ты с ними связь держишь, да подарками каждый год одариваешь. Некоторых и вовсе делу ратному учишь.

Увидев лёгкую растерянность на лице старого товарища, успокаивающе добавил.

— О том только я и ведаю. Ещё пара родов рядом крутилась, но я их людей вырезал. А потом и рода те как-то угасли, умерев на мечах моих вассалов. Никто не знает, сколько там твоих внуков с десятком приставок «пра» бегает. Только я сам, да ближники. Разведка рода не участвовала.

Кавалергард несколько мгновений помолчал. Наконец склонил голову.

— Благодарю, Ваше Сиятельство. А что до беседы нашей — надоели все интриги эти. Отрок тот силён, бесспорно. Дракон у него призрачный имеется, камень оживший да говорящий. И внутри мощи прорва. Но такое бывает, сам знаешь. Рождаются ещё гении.

Голицын озадаченно хмыкнул.

— Дракон значит, живой камень и прорва мощи? А ты когда его оценивал, то с кем сравнивал? С собой?

Нахмурившись из-за ноток в его голосе, Оболенский махнул головой.

— Нет, конечно. Куда ему до меня? С сыном своим сравнивал, с Сашкой. Отрок тот почти также силён.

Теперь из груди его собеседника вырвался тяжелый вздох.

— Также силён, говоришь. Вот интересно, удивишься ты, узнав, что этот отрок только недавно в студиозусы пошёл? На бумаге, до сих пор таковым и является. В твоём университете, учится, к слову. А совсем недавно, когда та схватка в порту была, никакой силы близкой к твоему Сашке, в помине не было. Не пахло даже. Обычный Одарённый. С какими-то техниками непривычными, да. Но если замерить чистую силу, он и на Мастера не тянул. А сейчас ты его с сыном вровень ставишь, который каждого третьего князя в бараний рог скрутить может.

На момент замолчав, неожиданно усмехнулся.

— Вспомни, сколько времени прошло. И подумай, как он мог так быстро подняться, да кем может оказаться.

Оболенский сделал большой глоток вина. Его глаза заблестели, а на лице появилась довольная усмешка.

— Не пахнет от него ничем гадостным. Не из Чёрных он, это точно, Да и против них сам выступил. И не из масонов. Ничего такого я тоже не почуял.

Голицын скептически поморщился.

— А кто тогда? Древней крови в нём нет, на учебе пробыл всего ничего. Зато в очистке Пробоев отличился сразу. А потом в Мурманске фон Корфов разделал и тварь Чёрных одолел.